(с) Александр Нежный
СУД И ВЕРА
В Москве, в Головинском межмуниципальном суде, недавно закончился процесс, какого в России ещё не бывало.
Больше того: ежели нечто подобное когда либо и происходило на грешной земле, то исключительно в давно минувшие времена Генриха Инститориса и Якова Шпренгера, двух передовиков борьбы с суккубами и инкубами, обобщивших накопленный инквизицией опыт в поучительной книге под названием “Молот ведьм”. Мужи непреклонные, они шуток шутить не любили и всё разложили по аккуратным инквизиторским полочкам. Как, к примеру, нравится вам “Двадцать пятый вопрос о том, каков шестой способ произнесения приговора”? Или первые его строки, этого двадцать пятого вопроса о шестом способе: “Шестой способ произносить приговор касается таких обвиняемых, дело которых после разбора судьями и сведущими людьми указывает на то, что они возбуждают сильнейшее подозрение в еретичестве”?
Теперь же, когда о “Молоте ведьм” мы получили кое-какое представление, попробуйте угадать, господа мои, откуда извлечена мною эта вот речь: “И этот текст, на мой взгляд, не требует никаких пояснений, поскольку говорится, что христианский мир учит ложным доктринам, предал Бога и Библию. Святыни христианского православия, католицизма им т.д. противопоставляются святыням, которым они поклоняются”. Кто это? Авторы “Молота”? Инквизитор номер 1 всех времён и народов Торквемада — перед тем, как отправить на костёр очередную из ста тысяч своих жертв? Император Сигизмунд, повелевающий сжечь Яна Гуса? Нет, господа. Это не они. Это наша с вами соотечественница и современница, не лишенная миловидности женщина лет, наверное, тридцати пяти, с высшим, я полагаю, юридическим образованием — Татьяна Ивановна Кондратьева, помощник прокурора Северного Административного округа Москвы. В помянутом мною процессе она поддерживала обвинение и доказывала суду, что московскую общину Свидетелей Иеговы следует запретить.
Почему?
Если отвечать, не кривя душой, то прокурор Татьяна Ивановна должна была бы сказать: “Вера у них не наша, не православная”. Вообще говоря, за три недели процесса Татьяна Ивановна не раз и даже не два потрясала и суд, и почтенную публику заявлениями, совершенно немыслимыми в светском судопроизводстве, но зато обладающими неотразимой силой в трибунале, искореняющем ересь. “Вы сказали — обращалась, к примеру, она к координатору Управленческого центра Свидетелей Иеговы В.М. Калину, — что вы не признаете Святую Троицу и что Единый Бог — это Бог Иегова, а Христос, соответственно, Сын. Скажите, пожалуйста, значит ли это, что вы отрицаете божественность Христа?”
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Либо признавай божественность Христа — либо волчий билет тебе в зубы. Либо молись Отцу и Сыну и Святому Духу — либо пошёл-ка из нашей первопрестольной куда-нибудь за 101-ый километр. Либо предъяви справку от приходского батюшки о твоей религиозной благонамеренности — либо горькими слезами омоешь свой еретический грех.
Всё, однако, не так просто. Хотя большие и не очень большие чиновники время от времени объявляют, что Русская православная церковь в нашем Отечестве является первой и главной, эпоха государственного православия ещё не наступила, и прокурор обязан был предъявить суду нечто более весомое, грубое и зримое, чем отрицание божественности Христа. За последние три года прокуратура четырежды пыталась привлечь Свидетелей к уголовной ответственности — но всякий раз дело рассыпалось из-за отсутствия состава преступления. Теперь решили зайти с другого бока и обвинить московскую общину в нарушении Закона “О свободе совести и религиозных объединениях”.
Нарушения такие: разжигание религиозной розни, принуждение к разрушению семьи, склонение к самоубийству, посягательство на личность, права и свободу граждан.
Хорошенький букетик из отборного чертополоха.
Свидетелям Иеговы, между тем, к подобным поворотам судьбы не привыкать. Сначала они не приглянулись (со всеми вытекающими отсюда последствиями) товарищу Сталину, верный соратник которого Лаврентий Павлович в один день отправил всех, имевшихся на ту пору в наличии в СССР Свидетелей вместе с малыми детьми и немощными стариками, далеко за Урал; затем их усердно гноили при Никите Сергеевиче и Леониде Ильиче; а с пришествием в наши чахлые кущи благословенной свободы власть, подталкиваемая священнослужителями всех чинов и званий, принялась очищать Россию — то бишь канонически православную территорию — от сектантского сорняка. И едва ли не в первую очередь — от Свидетелей Иеговы.
Есть, правда, некоторое различие в причинах государственной нелюбви к Свидетелям вчера и сегодня. Вчера — отщепенцы, политически чуждые советскому народу своим откровенным нежеланием строить коммунизм; сегодня — изгои, духовно чуждые созидающему православную империю российскому народу. И хотя сегодняшнее обвинение то и дело поглядывает во вчерашние приговоры, державный орёл вряд ли с таким тупым усердием клевал и когтил Свидетелей, если бы не благословляющая и направляющая рука Московской Патриархии. Все три недели процесса она незримо присутствовала в маленьком зале суда, весьма часто, впрочем, материализуясь то в речах прокурора, то в показаниях привлеченных обвинением свидетелей.
И какой бы сюжет из прокурорского представления ни разбирал суд, почти непременно возникал вопрос о сущности вероучения Свидетелей, без ответа на который судье и двум заседателям невозможно было произнести своё окончательное быть или не быть. Правовая проблема с удручающей неизбежностью упёрлась в богословскую. Суд словно переместился в пятнадцатый век, и за его стенами был бы вполне кстати костёр для еретиков и добрая старушка, от чистого сердца подкладывающая в сжигающий Яна Гуса огонь купленную на последний грош вязанку хвороста.
Судья (Е.И. Прохорычева): “...в чём здесь разжигание розни?” Прокурор (Т.И. Кондратьева): “В том, что идёт противопоставление...” Судья: “Да противопоставление идёт во всём нашем обществе. У нас много партий...” Прокурор: “В связи с тем, что святыни...” Судья: “Какие святыни?” Прокурор: “Как-то — Библия”. Судья: “Но ведь Библию они не оскверняют. У нас же есть мусульманская вера, католическая и так далее”. Прокурор: “В данном случае речь идёт о христианском мире, поэтому мы и говорим об этом...” Судья: “Я вас спрашиваю, в чём здесь разжигание розни?” Прокурор: “В том, что христианский мир учит ложным доктринам”.
Ага. Суду, стало быть, прежде чем согласиться или не согласиться с обвинением в разжигании религиозной розни, надо установить, чья доктрина ближе к истине Священного Писания: Свидетелей Иеговы или остального христианского мира. Но это, господа мои, такой лес, из которого не выберется не только наш Головинский межмуниципальный — а ни один суд на свете. Ведь и сам христианский мир давным-давно расколот догматическими ущельями, иные из которых достигают глубины целого тысячелетия.
Кто, к примеру, за исхождение Святого Духа от Отца и Сына, а кто — только от Отца; кто горой за то, что Бог изначально предопределил, кому быть спасенным и кому погибнуть, а кто, напротив, отвергает подобный приговор как недостойный Божественной справедливости и утверждает, что человеку всегда дана возможность спастись верой и добрыми делами. Кто почитает Богородицу, а кто относится к Ней вполне равнодушно; кто утверждает, что помимо рая и ада на том свете имеется ещё и чистилище, а кто объявляет это ужасным вздором; кто строит своё учение исключительно на Писании, а кто к одному краеугольному камню добавляет второй — Предание.
Кто прав? Свидетели Иеговы? Православные? Католики? Баптисты?.. Ни один человек с чуткой совестью и трепетным ощущением Богоприсутствия в каждом миге жизни вряд ли найдёт в себе нравственные силы для короткого и не допускающего иных толкований ответа. Уходящий век закрывает некую страшную страницу в истории человечества, кровавые письмена которой говорят о губительной опасности простых, как удар топора, да или нет в сокровенных вопросах веры. К несчастью, нет никаких надежд, что грядущий век будет иным. “Единственный практический урок истории заключается в том, что она никогда никого ничему не научила”. Спорить бессмысленно, и не потому, что это Гегель, а потому, что это — правда.
Вместе с тем, не было бы самого события веры, если бы верующий сомневался в её истинности. Моя вера суть альфа и омега, кроме неё иной не знаю. И нет церкви, которая бы не притязала на обладание истиной. Столкновение религиозных доктрин неизбежно — но если последнее слово в нём когда-либо будет принадлежать суду, то лишь тому, где Судия всех выносит Свой, не подлежащий обжалованию приговор. А у нас, видите ли, Головинский межмуниципальный и судья Елена Ивановна Прохорычева, которая (не хочу сказать о ней худого слова) за три недели процесса узнала о Вечной Книге больше, чем за всю свою предшествующую жизнь.
Её положению нельзя было не посочувствовать. Вместо какого-нибудь рутинного гражданского процесса о дележе имущества двух не поладивших супругов или спора алчных детей об отцовском наследстве на неё камнем свалилось дело о вере, вызвавшее такое потрясение умов, что Елена Ивановна, забывшись, пару раз обращалась к одному из адвокатов ответчика — канадцу Джону Бернсу вполне по-нашему, по-советски: “Товарищ Бернс”. Другой адвокат, А. Леонтьев, пытался выяснить у прокурора, разжигают ли религиозную рознь слова апостола Павла из его послания к Ефесянам: “Один Господь, одна вера, одно крещение”.
Татьяна Ивановна от прямого ответа уходила, ссылаясь на то, что она не в состоянии толковать Священное Писание. Тогда Елена Ивановна захотела, чтобы прокурор собственными глазами прочла этот текст. Судье вручили Библию. “...помогите быстренько найти, — попросила она, признавшись затем с подкупающей непосредственностью: — Правда, я не знаю, как это реально найти в такой огромной книге”. Но мало-помалу она освоилась и однажды несколько даже свысока отозвалась о несчастной Татьяне Ивановне, которая так и не смогла ответить, кому принадлежат слова: “Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч”.
“Естественно не знает, — усмехнувшись, едко промолвила Елена Ивановна. — Откуда прокурор может знать”.
В течение всего процесса в маленьком, душном зале звучали речи, более подобающие какому-либо духовному заведению, чем суду демократической страны. Прокурор, к примеру, желала припаять Свидетелям разжигание религиозной розни: “...утверждение, что существует только одна истинная вера, служителями которой являются Свидетели Иеговы, это один из аспектов разжигания религиозной розни”. Ей возражали: позвольте! какое вероисповедание согласится поделить своё право на истину с другими? И двигали встречь православный катехизис, объявляющий все иные религии ложью и заблуждением, или “Справочник” миссионерского отдела Московской Патриархии, где Свидетели Иеговы изображены натуральными исчадиями ада, — и спрашивали: а не является ли всё это умышленным оскорблением религиозных чувств неправославных граждан нашего Отечества?
Татьяна Ивановна петляла, как зайчик, спасающийся от погони: “Поскольку издатель данной публикации миссионерский отдел Московского Патриархата, я прошу суд снять вопрос”. Судья: “Коротко ответьте, вы считаете это оскорблением?” Прокурор: “Я не готова ответить на этот вопрос, поскольку я не отвечаю за издателя, который...” Судья (сдерживаясь из последних сил): “Как таковое, это оскорбление или нет? Товарищ прокурор, вы ответьте, я же не могу за вас отвечать!”
Как сказано у царя-псалмопевца: “выкопали предо мною яму, и сами упали в нее” (Пс.56:7).
И Татьяна Ивановна упала.
Обвинение вообще не вылезало из ямы, которую приготовило себе, когда с поразительной исторической и культурной бесчувственностью взялось изобразить Жана Кальвина, отправляющего на костёр Михаила Сервета из-за различий в толковании троичного догмата. Ибо хотя в нашем обществе найдётся немало людей с врожденной или благоприобретенной склонностью к самым мрачным нравам средневековья, суд над верой сегодня все-таки выглядит пьесой самого дикого абсурда.
Как ещё раз воскликнул бы оказавшийся в Головинском суде поэт: “Скажи-ка, милый, какое нынче тысячелетье на дворе?”
Обвинение пыталось также представить вероучение Свидетелей как мину, скорее рано, чем поздно взрывающую и личность новообращенного, и его семью. “Те многочисленные заявления, которыми располагает прокуратура.., предполагают сделать однозначный вывод о том, что пострадавшие родные и близкие в результате приобщения одного из членов близких к данному учению пострадали, и в данных заявлениях об этом буквально кричится”. По “буквально кричится” и прочим тяжким преступлениям против родной речи можно безошибочно распознать Татьяну Ивановну, ибо убогость слов — прямое следствие нищеты доводов. Но дело не только и не столько в этом.
Подобно отцу, не смыкающему глаз в заботах о благоденствии своих детей, Бог непрестанно зовёт нас к себе. Задача Церкви — помочь нам в шумах и грохотах мира услышать Его голос и в сумерках повседневности осветить путь к Нему. И если благовестие Свидетелей Иеговы оказывается подчас куда более успешным, чем усилия остальных ловцов человеческих душ, то, по худому моему разумению, это вовсе не повод, чтобы подводить их под полное и окончательное запрещение.
Обретение веры подобно второму рождению — но рождению, как сказал Христос явившемуся к Нему ночью Никодиму, свыше. И человек, особенно юный человек, переживший это величайшее событие, — разве он будет похож на себя прежнего? “...ему даже очевидные вещи говоришь об этой организации, вот как будто он уши захлопнул — и всё, и не слышит, и твердит одно и то же: да, я счастлив, да, я счастлив. То есть, как зомби, это совершенно, абсолютно не мой ребенок сейчас!” Так рассказывала о своём разладе с сыном вызванная в суд свидетелем обвинения Алла Анатольевна Жаворонкова. Её страдание совершенно искренне и несомненно. Но вместе с тем меня не оставляла мысль, что в этой истории жертвой стал вовсе не её двадцатитрехлетний сын, выпускник консерватории, молодой муж и ещё более молодой отец, а она сама.
По убеждению Аллы Анатольевны, у её ребёнка не та вера, не та жизнь, не то счастье. Она внимает священнику Олегу Стеняеву, профессиональному душителю религиозного инакомыслия в России, она читает статьи Александра Дворкина, кандидата богословия и безусловного академика лжи, она кидается в комитет по спасению молодёжи, к таким же, как она, растерянным, озлобленным и, в сущности, глубоко несчастным людям — и после этого идёт в суд, дабы помочь прокурору в её священной борьбе.
“Мальчика мы крестили в три года в православной церкви, по нашему православному обычаю, хотя я не являюсь верующей”.
Что ей сказать в ответ?
В Москве, в конце XX века взялись судить не преступление, а вероучение. Отсутствие неоспоримых фактов вынуждало обвинение тащить в свою строку всякое лыко. Например: Свидетели Иеговы не отмечают всенародные праздники. “Речь не идет о прямом нарушении закона, а о нарушении традиционных, морально-этических норм того общества, которое веками складывало свои традиции и культуру. ...основные церковные праздники являются частью культуры народа...” Церковные праздники у нас семь десятилетий были под запретом, но Татьяну Ивановну это не волнует. Её волнует другое: почему Свидетели не ликуют в светлый день Рождества Христова? Разве это не достойно не только народного осуждения, но и соответствующего решения суда?
А жестокость, которую проявляют Свидетели и по отношению к самим себе, и по отношению к своим детям, не выпивая и не закусывая в день рождения? “...отнимать подобные праздники у детей, — с чувством заявила Татьяна Ивановна, — цинично и жестоко”. Судья не выдержала: “Если я не желаю праздновать свой день рождения, разве это не моё личное дело?” Как женщина, великодушно ответила Татьяна Ивановна, я могу вас понять. Но дети! “Безусловно, — сказала судья. — А вы спрашивали детей Свидетелей Иеговы? Вы готовы назвать фамилии?”
Но с фактами у прокурора всякий раз беда. Их нет. Так и на сей раз. Так и с голословным обвинением Свидетелей, из-за религиозных убеждений якобы бросивших своих престарелых родителей. Каких именно родителей не почитают их дурные дети? Где заявления стариков в органы опеки? Заявлений нет. Почему? “Надежда умирает последней, — вещала государственный обвинитель. — И те родители, от которых отвернулись дети, всё же надеются...” Так, между прочим, и с поразительным и недостойным демократической России совпадением в обвинениях, которые валили на Свидетелей Иеговы нацистская Германия и Советский Союз и которые были предъявлены им в Головинском суде. Что тогда — то и теперь.
Непочитание государственных символов, разрушение целостности государства, отказ брать в руки оружие... Какого-нибудь другого человека подобное совпадение заставило бы взяться за голову и воскликнуть: “Господи, что я творю!” Татьяна Ивановна ответила иначе: “Я полагаю, ещё раз подчеркиваю, что данное сравнение... подобных фактов и подобной статистики неуместно, и ещё раз повторюсь, кощунственно”.
Что делать суду? Какое решение принять? Даже вызывающий ожесточеннейшие споры отказ Свидетелей от переливания крови — и тот получил мощную поддержку академика АМН России и АН Латвии, Героя Социалистического Труда, хирурга с мировым именем Виктора Калнберза, сказавшего суду, что его взгляды и позиция Свидетелей Иеговы в этом вопросе совпадают. Они не идут на смерть, сказал академик. “Они просят использовать методы, альтернативные переливанию крови. Что касается себя, — добавил он, — я буду категорически против того, чтобы мне переливали кровь. Потому что я столько видел трагедий”.
По закону, здравому смыслу и совести следовало представление прокуратуры отклонить. Тогда был бы исполнен завет блистательного правоведа, писателя и мудрого человека Анатолия Федоровича Кони: “Там, где справедливость и правосудие не сливаются в единое понятие, ...там общественный быт поколеблен в своих нравственных основаниях”. Какое же решение приняла Елена Ивановна Прохорычева, которой не занимать ни здравого смысла, ни знания законов? Как удалось ей соединить справедливость и правосудие? Смогла ли она укрепить расшатанные нравственные основания нашего общества?
Честно вам скажу, господа мои: я удручён, разбит и подавлен. По причинам, о которых можно лишь догадываться — хотя нам, прожившим жизнь в условиях телефонного права, без лишних слов ясно, разряды какой силы из каких сфер сошлись над головой судьи, — по этим тайным, но вполне очевидным причинам Елена Ивановна в конечном счете не нашла в себе сил на последний ответ и прибегла к “шестому способу произнесения приговора”.
Она велела назначить комплексную экспертизу, в состав коей вошли религиоведы, лингвисты и психолог (один) — общим счётом пять мудрецов. Она велела также дать им в руки материалы гражданского дела (2 тома), литературу Свидетелей Иеговы и Библию (в синодальном переводе). Теперь пять мудрецов (ежели Мосгорсуд отклонит апелляцию Свидетелей) будут читать Священное Писание и, скребя в затылках и страшно споря, решать: казнить или помиловать.
Мне кажется, что теперь и сама Елена Ивановна, и, может быть, и Татьяна Ивановна будут неразлучны с Вечной Книгой. Если так, то в некотором смысле суд был не зря.
(с) Все права сохранены.
Православная Церковь Божией Матери Державная. Новая Святая Русь, 1999г.