Алан Уотс
"Дзен и проблемы самоконтроля"

 

Человеческое существо, насколько мы сейчас понимаем его природу, кажется ловушкой, расставленной себе самому. Хотя на протяжении тысячелетий это утверждение не вызывало сомнений, в последнее время оно получило новое звучание благодаря тому, что, используя достижения науки и техники, человечество выработало многочисленные новые способы управления собой и своим окружением. На заре развития современной науки ситуация не била еще столь очевидной, ибо применение научных способов управления природой и человеком казалось чем-то, что можно развивать до бесконечности, чем-то вроде широкой и беспрепятственной дороги в будущее. Но сегодня, после второй мировой войны, на исходе XX века, затруднения в вопросах управления и контроля начинают проявляться почти в каждой области человеческой деятельности. Возможно, наиболее ярко это проявляется в науках, занимающихся проблемами коммуникации, которые включают в себя изучение динамики управления, а также в психологии, науке, объектом изучения которой является сам человек.

В своей простейшей и наиболее распространенной форме так как все другие формы есть только расширенные и усложненные ее варианты проблема формулируется так: человек это самосознающее и, соответственно, самоуправляемое существо. Но как он управляет той частью самого себя, которая как раз и занимается управлением? Все попытки как на индивидуальном, так и на социальном уровне решить эту проблему в конечном счете заводили в ловушку. На индивидуальном уровне это проявлялось в том, что мы называем острым чувством само-сознания. Это похоже на то, как выступающий публично оратор доставляет себе массу огорчений самой попыткой быть красноречивым. На социальном уровне это проявляется как потеря свободы маневра, эффект чего усиливается с каждой попыткой регулировать действие при помощи закона. Другими словами, существует граница, за которой самоконтроль превращается в некую форму паралича как если бы я одновременно бросал мяч и удерживал его во время броска.

Развитые технологии, которые позволяют человеку увеличивать силу и диапазон своего контроля, одновременно все больше и больше затягивают опутывающие его сети. Явное увеличение количества психических расстройств в нашей технологической культуре явление, которым мы, возможно, обязаны тому, что все больше и больше людей попадают в эти сети, то есть оказываются в ситуации, названную психиатром-антропологом Грегори Бейтсоном "двойным зажимом" (dоиblе-bind), 1 где от человека требуется принять решение, которое он в то же время не может или не должен принимать. Другими словами, он вынужден сделать нечто противоречивое, чаще всего в области самоконтроля, что-то наподобие противоречия, содержащегося в названии известной книги "Ты должен расслабиться" (Уои Миst Rеlах)2.
Нужно ли говорить, что требование совершить усилие ("ты должен"), несовместимо с требованием этого усилия не совершать ("расслабиться")?
Здесь отметим очень интересный момент: мы не можем эффективно думать о самоконтроле без того, чтобы не отделять контролирующее от контролируемого даже тогда, когда они как это подразумевается в самом слове "самоконтроль" одно и то же. Это следствие широко распространенной концепции человека как раздвоенного, разделенного на части существа, сочетающего в себе высшую и низшую природу, рассудок и инстинкт, дух и материю, свободу и необходимость, ангела и демона. Трактуемый таким образом, человек действительно собой никогда не управляет. Скорее всего, одна часть его существа контролирует другую, поэтому все, что требуется от контролирующей части это приложить все усилия и, с другой стороны, самой быть свободной и не испытывать на себе никаких влияний. Такая концепция хороша во всех отношениях до
тех пор, пока не обнаруживается ее несостоятельность. Кого или что нужно в этом винить? Низшая ли, управляемая половина слишком сильна, или высшая, управляющая слишком слаба? Если первое, то человек, как контролирующее начало, не несет за это вины. Если же верно второе, то нужно что-то предпринять для усиления контроля. Но, другими словами, это значит, что высшая, контролирующая часть должна контролировать саму себя, или же мы должны признать существование еще более высокого уровня, который в состоянии контролировать контролера. И так до бесконечности.
<...>
Все сказанное убеждает, что разделение сознания на "высшее" и "низшее" не вносит ясности в проблему самоконтроля, а, скорее, наоборот, затрудняет ее, и не так уж важно, идет ли речь о самости человеческого организма или обо всей вселенной. Вот почему любая разновидность дуалистической философии является совершенно неприемлемой, даже если мы не в состоянии эффективно размышлять о проблемах контроля, не прибегая к дуализму.

Поэтому, если организм не имеет отдельной контролирующей части, если высшее "Я" есть просто тем же самым, что и низшее, то самоконтроль должен казаться нашему сознанию с его дуалистическим способом мышления чем-то таким же невозможным, как попытка указать пальцем на кончик этого же пальца. Мы могли бы возразить, что самоконтроль является иллюзией, и что человеческий организм это полностью детерминированный механизм. Но в действительности этот аргумент противоречит сам себе. Если машина утверждает, что она машина, это предполагает, что она способна наблюдать за собой, и мы вновь оказываемся в абсурдном положении пальца, указывающего на свой кончик. Поэтому утверждение, что я не в состоянии контролировать себя, уже подразумевает определенную степень самопонимания, самонаблюдения и, соответственно, самоконтроля. Затруднительное положение, в которое попадает человек, как на это ни посмотри напоминает ловушку: отрицание самосознания утверждает его, а утверждение (как мы видим неизбежное) приводит к парадоксу и вовлекает в состояние "двойного зажима".

Деление человека на высшее и низшее "Я" не вносит ясность в проблему самоконтроля, так как оно остается полезным описанием динамики управления только в той мере, в которой воле (высшему) удается справиться с чувствами (низшим). Но когда воле не удается этого сделать и ей необходимо каким-то образом укрепить себя или трансформироваться из злонамеренной в добрую, дуалистическое описание человека становится не только бесполезным, но и создает невообразимую путаницу. Подобный образ мышления отдаляет человека от самого себя как раз в тот момент, когда ему необходимо "стать самим собой". То есть, когда воля борется и конфликтует с самою собой, она оказывается парализованной, как человек, который хочет идти в двух противоположных направлениях одновременно. В такие моменты воля должна освободиться от паралича, наподобие того, как падающий с велосипеда поворачивает переднее колесо в направлении своего падения. К своему удивлению начинающий велосипедист обнаруживает, что управление не теряется, а, наоборот, восстанавливается. Моралисту, как и начинающему велосипедисту, кажется невероятным, что поворот, ведущий к ослаблению воли, может привести к чему-нибудь иному, кроме как к полному моральному падению. Однако обнаруживается неожиданный психологический факт, что человек не может управлять собой иначе, как принимая себя таковым, как он есть. Иначе говоря, прежде чем изменить направление своего действия, человек должен стать искренним, идущим за своей природой, а не вопреки ей, даже если в данный конкретный момент его природа ведет его к
падению. Это так же, как управлять парусной лодкой, ибо если вы хотите плыть против ветра, то вы должны держать ветер в парусах. Точно так же для того, чтобы выровнять автомобиль, шофер должен поворачивать в ту сторону, куда машину заносит.
Наша проблема состоит в том, что доминирующий в течение столетий дуалистический способ мышления воспитал в нас на уровне "здравого смысла" понимание того, что управлять своей собственной природой мы можем не иначе, как действуя против нее. Но такое чувство здравого смысла так же фальшиво, как и то, что подсказывает шоферу поворачивать руль против движения колес. Для того, чтобы сохранить контроль, мы должны учиться новым реакциям подобно тому, как в искусстве дзю-до необходимо учиться не предотвращать падение или отражать атаку, а контролировать их, двигаясь в одном с ними ритме. Так что дзю-до можно использовать как прямую аналогию к даосской и дзэнской практике ву-вэй, практике не-противопоставления себя природе, отсутствия непримиримой оппозиции по отношению к естественному порядку вещей. С точки зрения дзэна, целью жизни является переживание пробуждения или просветления ("инсайт" сказали бы мы на современном психологическом жаргоне), когда человек избавляется от состояния паралича, "двойного зажима", в которое дуалистическая идея "самоконтроля" и "самосознания" вовлекает его. Пережив подобный опыт, человек преодолевает чувство раздвоенности и отделенности не только от самого себя как высшего, контролирующего "Я" по отношению к низшему, контролируемому, но и от всей вселенной, от других людей и других вещей. Дзэн интересен именно тем, что предлагает уникально простой и проверенный временем способ распознавать и сводить на нет конфликт или противоречие самосознания.
Ученику дзэн противопоставляется учитель, который пережил опыт пробуждения и являет собой пример "естественного" человека в лучшем смысле этого слова. Поэтому адепт дзэна тот, кто умеет быть человеком с той же безыскусной грацией и отсутствием внутреннего конфликта, благодаря которым, например, дерево это дерево. Такой человек подобен мячику в стремительном потоке, которому ни при каких обстоятельствах нельзя преградить путь, который нельзя остановить или поколебать. Ум такого человека всегда свободен от колебаний и страха, и даже если ему случится остановиться в естественном желании продумать проблему до конца, поток его сознания всегда будет нести его прямо вперед, не втягивая в порочный круг беспокойства, нерешительности и сомнения, в котором безысходно вращается человеческая мысль. В его действиях нет суетливости и поспешности, они органичны. Это то, что в дзэне называется быть отстраненным, но не в смысле отсутствия эмоций или чувств, а в смысле отсутствия устойчивости или блокированности этих чувств, благодаря чему вся череда переживаний, связанных с восприятием окружающего мира проходит через человека, подобно отражению птиц, пролетающих над водой. Но, несмотря на обладание полной внутренней свободой, такой тип человека не похож ни на бунтовщика, восстающего против общественных устоев, ни на честолюбца, пытающегося любой ценой утвердить собственную правоту. Он находится в полной гармонии с самим собой и окружающим миром, и в его присутствии вы ощущаете, что он "весь здесь", без натянутости или искусственности, уверенный в себе, но без малейшего следа агрессивности. Все это создает образ grand seigneur*, аристократа духа, который, подобно аристократу по крови, уверенному в незыблемости позиции, дарованной ему рождением, не нуждается в демонстрации своего аристократизма.
Имея перед глазами подобный пример, обычный ученик дзэн чувствует огромное неудобство и испытывает болезненный дискомфорт, в особенности потому, что вынужден как ученик пытаться соответствовать учителю в его безупречной и безыскусной естественности. Еще хуже, что с первых шагов обучения он сталкивается с коаном задачи в форме вопроса, цель которой ввергнуть ученика прямо в ситуацию "двойного зажима". Вот, к примеру, типичный коан: "Покажи мне твое истинное лицо, которым ты обладал, прежде чем отец и мать зачали тебя". Иначе говоря, покажи мне твое истинное, глубочайшее "Я", не зависящее от семьи или условий жизни, от знаний или опыта, в общем, от всего искусственного.
Обычно, сознательно подготовленный и заранее придуманный ответ не подходит, потому что он будет исходить от культурно обусловленного эго ученика, от той роли, которую тот играет. Поэтому никакой обдуманный и принужденный ответ
не решит задачи, ибо он будет указывать на искусственно приобретенное "Я". С другой стороны, единственная альтернатива для ученика в данной ситуации попытаться сделать свой ответ совершенно спонтанным и непреднамеренным. Но здесь и возникает ситуация "двойного зажима". Попытайтесь-ка быть естественным! Однажды ученик спросил одного из старых китайских мастеров: "Что есть Путь?" "Твой обычный (т.е. естественный, природный) ум и есть путь", отвечал тот. "Как, продолжал ученик, мог бы я достичь согласия с ним?" "Когда ты пытаешься быть в согласии с ним, сказал учитель, ты отдаляешься от него". Но это также значит, что нет ничего хорошего в том, чтобы не пытаться, так как и здесь присутствует намеренность и та же попытка, хотя и косвенно выраженная. В подобной ситуации большинство учеников на долгое время оказываются в тупиковом, застопоренном состоянии, поскольку, когда от них требуется действовать, не контролируя себя, они оказываются лицом к лицу со своими собственными действиями и существованием, попадая тем самым под парализующее воздействие своего самосознания.

Оказавшись в таком затруднительном положении, ученик обнаруживает, что пока он осознает себя, он не может что очевидно быть несамосознательным. Когда он пробует забыть себя, то вспоминает, что это он пробует забыть. С другой стороны, когда он действительно забывает о своем существовании, поглощенный повседневными делами, он обнаруживает, что дела увлекают его за собой, и что его взаимодействие с этим потоком основано не на спонтанности, а на социально обусловленной привычке. Он только бессознательно играет отведенную ему роль, не обнаруживая при этом своего "истинного лица". Но на то и существует учитель, чтобы не позволить ему укрыться в бессознательном, поэтому каждая его встреча с учеником болезненное напоминание последнему о столь огорчительном для него существовании его "Я". Все это приводит к тому, что ученик, наконец, убеждается, что его эго, его "я", в существование которого он верил, не более, чем система привычек или искусственно приобретенных реакции. Как ни старайся, ничего нельзя сделать, чтобы стать естественным, "отпустить" себя.
В этот момент ученик чувствует свою полную несостоятельность и ничтожность. Его приобретенная личность, его знания и умения оказываются совершенно во всяком случае для этой цели бесполезными. До этой минуты, напомним, он пытался или пытался не пытаться проявить свое истинное "Я", действовать совершенно искренне. Теперь же у него нет ни тени сомнения в том, что ему это не под силу, оно должно случиться само собой. Он обнаруживает, что ему ничего не остается, как только принять себя то неуклюжее, обладающее самосознанием и зависимое от внешних обстоятельств существо таким, каким он есть. Но и здесь он впадает в явное противоречие, поскольку идея принятия себя это еще один "двойной зажим". Понятие "сам", "самость" заключают в себе конфликт конфликт неприязни и сопротивления себе самому, а это значит, что приходится принимать собственное неприятие. Оставьте свой ум в покое, позвольте ему думать о чем угодно. И оказывается, что одно из излюбленных занятий нашего ума - борьба с самим собой. Или попробуем взглянуть на это несколько иначе так, как видит это ученик дзэн, постоянно медитирующий, часами пытающийся удержать свой ум в состоянии покоя, концентрирующийся исключительно на коане или собственном дыхании и отсекающий мысли, которые его отвлекают. Это напоминает ситуацию, в которой слепые водят слепых, поскольку ум, который необходимо контролировать, одновременно осуществляет этот контроль. Мысль пытается изгнать мысль.
В этот самый момент сознание озаряется подобно неожиданной вспышке молнии. Все, что всегда казалось само собой разумеющимся, обретает полную ясность, и ученик бросается к своему учителю и без малейшего затруднения демонстрирует ему свое "истинное лицо". Что же произошло? Все это время ученик был парализован укоренившимся в нем убеждением, что он одно, а его ум, его мысли и чувства другое, поэтому будучи поставленным лицом к лицу с самим собой, он во всей полноте ощутил собственную расколотость надвое, невозможность выявить свою целостность, непротиворечивость. Но сейчас вдруг ему с поразительной очевидностью открылось, что не существует того, кто мыслит, отдельно от того, кто контролирует мысли. Мыслящий и его мысли суть одно. В конце концов, если вы позволили своему сознанию думать о чем ему заблагорассудится. а оно в следующее мгновение пытается помешать самому себе, то позвольте ему сделать так. До тех пор, пока вы позволяете ему поступать подобным образом, вы сможете легко, без малейших усилий "отпускать" его. Но момент исчезновения усилия при "отпускании" это как раз и есть момент исчезновения того, кто мыслит, исчезновение эго, пытающегося наблюдать за сознанием со стороны, не вмешиваясь в его деятельность. В данном случае нет нужды пытаться что-либо предпринимать, ибо все, что происходит в каждый последующий момент все принимается, включая и само неприятие. В первое мгновение создается впечатление, что думающий реагирует на поток мыслей с мгновенностью зеркального отражения, а затем неожиданно приходит понимание, что нет ни зеркала, ни отражения. Есть только поток мыслей, текущих одна за другой без всякого вмешательства, и сознание воистину познает себя в такие мгновения. Не существует никакого отдельного сознания, стоящего в стороне и наблюдающего за всем происходящим.

Кроме того, когда исчезает дуалистическое противоречие между думающим и его мыслями, то же самое происходит во взаимоотношениях субъекта и объекта восприятия. Человек больше не воспринимает себя чем-то отдельным от своего восприятия окружающего мира, равно как и не является думающим, оторванным от собственных мыслей. В силу этого он так отчетливо осознает свое тождество с тем, что видит и слышит, что его субъективное ощущение совпадает с физическим фактом, согласно которому Человек это не столько организм в окружающей среде, сколько отношение между организмом и окружающей средой. Отношение между вещами, похоже, есть нечто более реальное, чем сами вещи, подобно тому, как внутреннее единство палки есть нечто гораздо более основательное,чем разница между двумя ее концами.
Человеческое существо, осознавшее свое единство, уже больше не попадается в свои же собственные ловушки. Поэтому самосознание уже не является состоянием "двух умов", (выражение, которое достаточно случайно так же означает состояние нерешительности, смущения и психологической застопоренности). Это то, чем самосознание становится, когда мы пытаемся им управлять дуалистически, принимая за реальности конвенции мысли и языка, которые отделяют "я" от "меня", также как и сознание от тела, дух от материи, познающего от познаваемого. При таком разделении мое "я", контролируемое мною, никогда не будет тем, которое мне необходимо; а "я", которое я контролирую, не будет тем, которое мне необходимо контролировать. На политическом уровне подобный дуализм проявляется в отделении правительства или государственной власти от основной массы населения, что случается даже в демократических государствах, которыми, как принято считать, управляет народ. Однако существование правительств и государства необходимо, если у членов общества напрочь отсутствует внутреннее ощущение связи с себе подобными, если человеческое общество является не более, чем абстракцией, обозначающей группу индивидов, отделенных друг от друга, так как каждый отделен от себя самого.
На Востоке интерес к дзэну и другим "путям освобождения" проявляет весьма небольшое количество людей. На Западе, где мы верим в знания, или, по крайней мере, обязаны участвовать в их распространении, вообще нет учителей дзэн, от которых мы могли бы чему-нибудь научиться. Однако, в этом, возможно, состоит наше преимущество, так как разделение на учителя и ученика это еще одна форма дуализма, предполагающая существование контролирующего и контролируемого, которых определенно не должно было бы существовать, если бы "организм среда", называемый человеком, был бы действительно самоуправляемым. Вот почему в дзэне учитель на самом деле ничему не учит своего ученика, но только понуждает его к самостоятельному поиску, к тому же он сам не воспринимает себя как учителя, поскольку существование учителя это лишь заблуждение непробудившегося ученика. Нас же самих понуждает к самостоятельному поиску не существование учителей, а их отсутствие, так что нам не грозит комплекс "ученичества". Действительно, в Японии ученик дзэн имеет перед глазами пример учителя, естественность которого приводит его в замешательство. Но разве не приводит нас в замешательство все вокруг: небо, земля, вода, равно как и удивительно совершенная конструкция нашего собственного тела, заставляющая нас соответствовать этому совершенству и действовать так, чтобы быть достойным его? Или может быть лучше упорно продолжать подавлять эти чувства, воображая себя независимыми контролерами и завоевателями того, что на поверку оказывается большей и, вероятнее всего, лучшей половиной нас самих.

В мою задачу не входит (да это и совсем не в духе излагаемой здесь точки зрения) указать на какие-то конкретные способы достижения новых взаимоотношений человека и природы, как внутри, так и вне его. Ибо важно не само действие, но отношение внутренняя установка и предрасположенность того, кто действует. Требуется не новая технология, а новый тип человека, ибо, как говорит один древний даосский текст:
"Когда не ведающий закона требует поступать по закону, сам закон становится беззаконием". И задача развития нового типа человека становится не так трудна, когда нам удается избавиться от идеи, что изменение самого себя и самоконтроль это не более, чем вопрос конфликта между высшей и низшей природой, между добрыми побуждениями и непокорностью инстинктов. Необходимо преодолеть прочно укоренившееся в нас неверие в силу любви, покоряющей природу, в возможность плавным (дзю) способом (до) выходить из виража в способность управлять собой не вызывая внутреннего конфликта.
 

 

назад к списку литературы

на главную страницу

Оригинал текста находится
в библиотеке Лотоса
www.ezoterika.nm.ru/litera.htm